• Главная
• O сайте
• Юридический ликбез
• Форум
• Наша история
• Причины побега
• Копии документов
  - 2001 год
  - 2002 год
  - 2003 год
  - 2004 год
  - 2005 год
  - 2006 год
  - 2007 год
  - 2008 год
  - 2009 год
  - 2010 год
• Мысли вслух
• Кто участвует
• Как помочь
• In English
• På Svenska

сделать стартовой

добавить в закладки

Till

Migrationsdomstolen

ÖVERKLAGANDE

Överklagat avgörande

Migrationsverkets beslut från den 17 februari, ärende 11-316552 och 11-316558 (migrationsdomstolens målnumer UM 17400-10)

Klagande

Alexey Nikolev

S****

860 13 S***

Motpart

Migrationsverket

Saken

Ansökan om uppehållstillstånd m.m.

Yrkanden

Jag, Alexey Nikolev, yrkar;

Att Migrationsdomstolen, med ändring av migrationsverkets beslut, bifaller deras ansökan om uppehållstillstånd, flyktingstatusförklaring, alternativ flyktingstatusförklaring, övrig flyktingstatusförklaring och resedokument i Sverige.

Grunder m.m.

Utvecklande av grunderna

Считаю, что прежде всего необходимо привести ссылку из Закона об иностранцах (Utlänningslag (2005:716)), где в частности в главе 1 §13 сказано, что вопросы безопасности должны решаться оперативно (1 kap 13 § - Säkerhetsärenden skall handlaggas skyndsamt).

В беседе, проведенной сотрудниками Migrationsverket в августе месяце 2009 года, нам сообщили, что сроки рассмотрения заявления о предоставлении убежища и защиты по закону не должны превышать ТРЕХ месяцев, однако на практике это длится несколько больше, но не более шести месяцев. Хочу напомнить, что мы прибыли в Швецию и обратились за убежищем 03 августа 2009 года, то есть три месяца истекли 03 ноября 2009 года, а шесть месяцев – 03 февраля 2009 года. Соответственно не позже (это при крайне сложном деле – согласно словам сотрудников Migrationsverket) 03 февраля мы должны были получить окончательное решение по нашему заявлению, а учитывая тот факт, что мы обратились с просьбой о предоставлении безопасности и защиты, то и намного раньше, то есть не позже 03 ноября 2009 года. На практике все оказалось совершенно по другому.

Мы в октябре 2009 года направили в адрес Миграционной службы (Migrationsverket) письмо-сообщение о том, что наше положение ухудшилось, а именно – люди, осуществлявшие преследование меня и моей жены Юли на родине в России, узнали о нашем статусе пребывания в Швеции и наше точное местоположение, в том числе и адрес. Более того, часть этих людей прибыла в Швецию и начала осуществлять постоянное и неотступное наблюдение за нами, а цели данного поведения нам не известны (хотя мы предположили, что их цели не изменились и они по-прежнему реально угрожают нам смертью). Я полагаю, что действия Migrationsverket по данному нашему письму не соответствуют букве закона, а именно § 13 kap. 1 Utlänningslag (2005:716), то есть они не предприняли НИКАКИХ действий вообще, сделав видимость, что нашего письма не существует. Не дождавшись никаких действий от Migrationsverket и имея все основания опасаться за свою жизнь, мы 09 декабря 2009 года обратились в Управление полиции в Сундсвале (Sundsvall). О результатах расследования полиция нам не сообщила, впрочем как и вообще об осуществлении расследования как такового. Однако, даже в этом случае Migrationsverket не заинтересовалась нашим делом и причинами отправки письма и обращения в полицию.

Считаю, можно назвать «странной» историю с проведением собеседования вообще в целом. Необходимо начать с того, что собеседование было назначено нам на 10.30 24 ноября 2009 года в Migrationsverket в городе Gävle. Migrationsverket предоставила нам билет на поезд SJ X2000, отправляющийся со станции Sunsvall в 08.03. С учетом того, что дорога на автобусе &8470;20 от Kvissleby до Sundsvall занимает, согласно расписанию маршрута, 21 минуту, мы выехали к месту собеседования на автобусе отправляющемся в 07.30. Прибыв в Migrationsverket города Gävle сотрудники Migrationsverket нам сообщили о том, что они «забыли» заказать переводчика для проведения собеседования и им необходимо время, чтобы найти хоть какого-нибудь переводчика, если найдется свободный. Примерно час мы вынуждены были сидеть в зале ожидания. Наконец переводчик прибыл. Работа переводчика была просто отвратительна, но она, по-видимому, устраивала сотрудников Migrationsverket. Я не мог оценить ее работу по достоинству, поскольку не был знаком с работой какого-либо иного переводчика. Тем не менее, сотрудники Migrationsverket в течение получаса зачем-то объясняли мне, что очень необходимо представить документы, удостоверяющие личность (мне это непонятно, поскольку паспорта мы сдали СРАЗУ по прибытии в Migrationsverket). Потом еще около сорока минут мне объясняли, что очень важно ознакомиться с протоколом нашей беседы (что тоже абсолютно непонятно, поскольку протокол для ознакомления мне так и НЕ БЫЛ предоставлен). После этого был сделан перерыв на один час – для того чтобы сотрудники Migrationsverket могли пообедать. Должен также заметить, что ни в приглашении на собеседование, ни при получении проездных документов никто из сотрудников Migrationsverket не озаботился предупредить нас о том, что о своем питании во время собеседования мы должны позаботиться сами. И уж тем более никто не поинтересовался, имеем ли мы возможность удовлетворить голод во время этого перерыва, и никто не предложил какой-либо выход из этой ситуации. Мы вынуждены были в течение этого часа сидеть в зале ожидания и ждать пока сотрудники Migrationsverket насытятся. После «обеденного» перерыва беседа продолжилась и мне еще двадцать минут объясняли важность ознакомления с протоколом. После чего полтора часа выясняли подробности моей биографии и как только выяснили ее до конца, то обратили, наконец, внимание на плохое качество перевода и на плохую работу переводчика. Выяснив видимо все, что сотрудники Migrationsverket посчитали для себя нужным, они собеседование прервали и сказали, что назначат новый день, о чем будет сообщено дополнительно в течение примерно месяца.

Повторюсь, что результаты расследования полиции нам не известны. Однако, факт обращения в полицию имел некоторые видимые результаты. Во-первых, люди осуществлявшие неотступное преследование отошли как бы на второй план, то есть наблюдение не исчезло, но стало проводиться как бы издалека, а не как прежде – наступая нам на пятки и заглядывая через плечо – они стали прятаться, но наблюдение не сняли (правда, через месяц после обращения в полицию они снова стали «наступать нам на пятки»). Во-вторых, буквально через несколько дней после обращения в полицию сотрудники Migrationsverket прислали нам вызов на второй этап собеседования. И что характерно – вызов был выслан почтой первого класса, в отличие от первого раза, когда вызов пришел обычным образом. И, в-третьих, для проведения второго этапа собеседования Migrationsverket не «забыл» вызвать переводчика.

Однако, второй этап собеседования был проведен и назначен в высшей степени не этично (это, конечно, не является каким-либо нарушением, но считаю необходимым обратить на это особое внимание). Само время, на которое было назначено начало собеседования, вызывает с моей стороны множество вопросов. А именно – время начала было перенесено на час раньше, то есть на 09.30, что с первого взгляда должно было быть положительным моментом, однако если учесть расписание движения поездов и автобусов, которыми мы должны были воспользоваться для того, чтобы добраться до места проведения беседы, то все начинает выглядеть совершенно иначе. Я полагаю, что эти факты были известны сотрудникам Migrationsverket при назначении времени начала собеседования и должны были учитываться при проведении беседы. Теперь подробнее о сказанном. Поезд, на котором мы должны были доехать до Gävle, отправлялся в 06.08. Соответственно, чтобы успеть к отправлению поезда, мы вынуждены были выехать из Kvissleby на автобусе имеющем время отправления 04.55 (согласно расписанию движения автобусов №20). Исходя из вышесказанного и с учетом того, что путь до места собеседования занимает большой промежуток времени, то, чтобы проснуться, умыться, собрать необходимые документы и обязательно позавтракать перед долгой дорогой и дойти до остановки автобуса, нам необходимо было проснуться как минимум за два часа до отправления автобуса, то есть в 02.55. Данный факт поставил нас в такое положение, что мы совсем не ложились спать, хотя бы и потому, что нервничали перед беседой, которая должна была определить нашу дальнейшую судьбу. Далее – мы прибыли на железнодорожный вокзал Sundsvall в 05.25 и, соответственно, еще более получаса вынуждены были ждать прихода поезда. В Gävle поезд прибыл в 08.12 и в здание Migrationsverket мы пришли около 08.30, то есть за час до назначенного начала собеседования. Само собеседование началось тоже не вовремя, а с опозданием на двадцать минут. Соответственно с 04.55 до начала беседы в 09.50 (из пяти затраченных часов) мы потратили на пустое ожидание около 02 часов 15 минут. И к началу беседы были уже порядком измотаны и в большом нервном напряжении. Наше моральное и физическое состояние к моменту начала собеседования нельзя было назвать удовлетворительным, и, по-моему, это не могло не быть очевидным для окружающих, в том числе и для сотрудников Migrationsverket.

Для начала перед самим собеседованием мне зачем-то опять в течение около часа объясняли о важности предоставления документов, удостоверяющих личность, и особой важности ознакомления с протоколом собеседования (который так и не был мне предоставлен для ознакомления). В течение беседы было сделано множество пауз по инициативе сотрудников Migrationsverket, однако, как и в первый раз никто из них не озаботился ни нашим состоянием здоровья, ни вопросом нашего питания в течение столь трудного и напряженного для нас дня. Считаю необходимым заметить, что сама структура проведения беседы и отношение к нам сотрудников Migrationsverket ставила нас в особо невыгодное положение, поскольку сотрудников интересовали только ответы на поставленные ими же вопросы и совершенно не интересовали пояснения к даваемым мною ответам, а так же любые попытки предоставить доказательства в подтверждение моих ответов. Хочу особо заметить, что в течение всей беседы я пытался представить документы, доказывающие правоту моих слов и истинность происходивших событий, но сотрудники раз за разом отказывались рассматривать эти документы. В конце беседы у меня, наконец, попросили представить имеющиеся доказательства, но в виду того, что большинство документов имеются только в электронном виде (бумажные копии имеют слишком большой вес и не могли быть нами привезены), то все они не были рассмотрены и были полностью проигнорированы, тем самым у меня было отнято право доказать правильность моих слов и истинность моего рассказа. Полагаю, что данный факт имеет предумышленный характер в виду субъективного и изначально отрицательного отношения к нам со стороны сотрудников Migrationsverket. Тем не менее, я задавал вопрос сотрудникам Migrationsverket – каким образом я могу сделать распечатку имеющихся у меня электронных копий документов, но ответа на этот вопрос я так и не получил, мне было сказано лишь одно – мы обдумаем этот вопрос и обязательно вам сообщим об этом. До сегодняшнего дня я не получил никаких пояснений по этому вопросу.

Более того, результатом такого ко мне отношения со стороны сотрудников Migrationsverket, тяжелого психологически и физически, бессонного и напряженного дня стал нервный срыв, из-за которого мы были вынуждены вызвать машину скорой помощи и проследовать в Sjukhuset города Sundsvall, где мы и провели некоторое время до осмотра врачом. Врач, правда, сказал, что пока мы являемся соискателями убежища, то ничем нам помочь не может. Единственное чего мы смогли у него выпросить, так это рецепт на приобретение снотворного.

Необходимо также заметить, что и после проведенного собеседования Migrationsverket не предпринял никаких шагов по обеспечению нашей безопасности.

Согласно брошюре, распространяемой среди соискателей убежища, Migrationsverket должна повторно рассмотреть наше дело после поданного обжалования. Не могу утверждать, что такого рассмотрения не состоялось. Однако, вызывает некоторые вопросы те факты, что, во-первых, никто нас не поставил в известность ни о самом факте пересмотра и ни о выводах, сделанных при этом пересмотре. Во-вторых, мною в обжаловании было указано, что сотрудники Migrationsverket использовали выдуманные и ложные сведения в своем решении, и все же повторное рассмотрение оставило заключение таким, каким оно и было. Отсюда считаю себя вправе сделать следующий вывод – заключения Migrationsverket, построенные на лжи и выдумках собственных сотрудников, являются ежедневными, рутинными и единственно правильными. Поскольку ни у кого не возникло ни мысли, ни желания поинтересоваться – в чем же мы нашли ложь и на каких выдуманных сведениях, по нашему мнению, построены выводы в заключении.

Особым образом следует обратить внимание на действия сотрудников Migrationsverket после нашего заявления об обжаловании заключения. Не один и даже не два раза нас спрашивали – что мы будем делать, если получим отрицательное решение. Этот вопрос звучал с самого первого момента нашего обращения в Migrationsverket. Все время получая один и тот же ответ: «Мы будем идти до конца и такое решение будем обжаловать во всех инстанциях», сотрудники Migrationsverket как попугаи слово в слово произносили одну и ту же фразу – «Мы вас обязаны проинформировать, что суд не отменяет и не меняет решения, принятого нашими сотрудниками». Что это? Как такое поведение можно назвать? Попыткой оказать психологическое давление на соискателей? Или же это однозначное предрешение вопроса, стоящего только в юрисдикции суда? Или же это приказное решение для суда любого уровня? То есть, по мнению сотрудников Migrationsverket, решение, вынесенное одним далеко не самым беспристрастным человеком, является обязательным для судебных коллегий двух судов?

Теперь о «политической» причине. Мне не очень понятно, почему в заключении Migrationsverket постоянно пытается приписать мне какую-либо политическую деятельность. Я на первом собеседовании в августе месяце и во втором собеседовании в январе говорил одно и то же повторяя по несколько раз – я не занимаюсь политикой, никакой политической деятельностью, не высказывал и не собираюсь высказывать какие-либо политические мировоззрения или манифесты, я и политика две вещи обитающие в разных вселенных. И, тем не менее, в заключении появляется фраза, что не понятно за какие политические взгляды меня можно преследовать. Да в том-то и дело, что я подвергаюсь преследованиям только лишь по той простой и всем понятной причине, что упорно отказываюсь принимать в политике какую-либо роль, как упорно меня не пытались заставить это сделать. Мне не понятно и не известно, почему для политиков двух противостоящих партий я оказался столь важной фигурой. Я не знаю, почему их политические игры сошлись на мне, как будто нет других целей для применения столь значительных усилий. Я заявлял и заявляю, что не хочу заниматься политикой. Я именно из-за этого и вынужден был покинуть территорию своей страны, что меня пытались заставить всеми способами включиться в политику. Я надеялся, что прибыв сюда в Швецию, смогу наконец-то обрести покой и начать жить нормальной жизнью без политики, что рассматривая мое прошение об убежище и защите, шведские власти рассмотрят его без применения политических мотивов. А на деле – я получил ответ, что вы не получите никакого убежища, потому что нам политически это сейчас не выгодно. Я прошу суд о справедливости! Справедливости без политики!

Очень интересной и наивно забавной выглядит фраза о том, что по закону России никто не имеет право меня преследовать, вследствие наличия такого закона все мои слова о преследовании надуманны. В законах всех стран присутствует закон о запрещении убийства. И что? Нигде, никто и никого не убивает? Нет, это не так. Даже в Швеции в уголовном кодексе присутствует статья о запрещении убийства. В Швеции не совершаются убийства? Хоть и гораздо реже, чем где-либо еще, но такие случаи имеют место. Так почему же людям, к тому же имеющим мало чем ограниченную власть, невозможно совершать преследования и нарушать законы? К тому же, если они прекрасно знают, что любые их действия, в том числе и лишение человека жизни, не будут иметь для них никаких последствий. Их никто даже не пожурит, не скажет, мол, ай-ай-ай. Что им может помешать уничтожить меня, мою семью? Мне могут возразить, мол, в России борются с коррупцией. Да в Российских законах ПОЛНОСТЬЮ ОТСУТСТВУЕТ определение коррупции. Теперь стоит подумать – с чем же тогда борются в России? Что я могу противопоставить, в рамках закона, потерявшему человеческий облик от безнаказанности политику? Я не хочу сказать, что в России все настолько плохо, но я и моя семья оказались в такой ситуации, когда жизни ежесекундно угрожает опасность. Потому я и вынужден был вместе с женой БЕЖАТЬ за пределы России. Буквально прорываясь через интриги, угрозы и преследование в вашу страну, я надеялся найти здесь защиту и покой без какой-либо политики. Но вместо этого я попал из одной политической игры в другую – с другими целями, другими участниками, но столь же грязной и отвратительной. Я прошу Вас предоставить мне возможность жить, просто жить. Жить жизнью обычного человека, трудиться, создавать семью.

Моя семья, конечно же, не самая обычная даже в Швеции. По своей сути и природе мы однополая пара. Я никогда не считал, не считаю и не буду считать себя мужчиной. Я всегда думал о себе как о женщине. Моя жена придерживается того же мнения, то есть считает меня женщиной – только благодаря этому наша семья вообще смогла состояться. Взаимоотношения в нашей семье являются взаимоотношениями между двумя женщинами и не могут быть другими. Существование нашей семьи не имеет свое будущее в России. На данный момент в России нет, и я думаю в скором будущем вряд ли появятся, однополые семьи. В России появление гомосексуальной семьи не возможно в принципе – потому что принцип семьи в России – «гетеросексуальность, добровольность и парность» (Доклад Московско-хельсинской группы за 2009 год со ссылкой на Семейный кодекс РФ). Мы воспользовались единственной возможностью, имеющейся в России, чтобы узаконить наши взаимоотношения – поскольку после хирургической корректировки моего тела это сделать было бы невозможно и, более того, после операции наш брак, согласно российским законам, будет считаться недействительным, а наше совместное проживание невозможным. Более того, решили использовать поистине уникальную возможность для любой гомосексуальной пары во всем мире, а именно воспользоваться временной задержкой перед окончательной хирургической корректировкой моего тела, и завести собственного ребенка, а не через усыновление либо удочерение. В Российской Федерации такой ребенок юридически теряет одного из родителей, что не приемлемо для нашей семьи, впрочем, как должно быть неприемлемо и для любого цивилизованного человека. Поскольку у ребенка один из родителей как будто умирает. Исходя из вышесказанного, полагаю, что считать нашу семью гетеросексуальной абсолютно неверно ни согласно логике, ни здравого смысла. Отсюда считаю возможным сделать следующий вывод – что отношения между мной и Юлей, нашу семью в целом необходимо признавать и считать как гомосексуальную семью, и, делая какие-либо выводы и приводя в их защиту какие-либо доводы, возможно только лишь на признании гомосексуальности нашей семьи.

В заключении Migrationsverket упоминается некий СЕРГЕЙ Рыбаков. Могу со всей достоверностью сказать, что во время собеседования никакого СЕРГЕЯ Рыбакова я не называл, и более того, имени Сергей не называл вообще. Кто такой этот Сергей Рыбаков я не знаю и откуда был выдуман этот человек сотрудниками Migrationsverket понятия не имею. Я упоминал бывшего депутата Государственной Думы РФ, бывшего депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга ЮЛИЯ РЫБАКОВА. А откуда взялся СЕРГЕЙ Рыбаков необходимо поинтересоваться у сотрудников Migrationsverket. Но возьму на себя смелость предположить, что этот Сергей был выдуман сотрудниками Migrationsverket для обоснования вынесения отрицательного решения.

Перед тем как перейти к личности Юлия Рыбакова хочу обратить внимание суда еще на один знаменательный момент при рассмотрении моей просьбы о предоставлении убежища и защиты. Начиная с того момента как преследовавшие меня в России люди узнали о моем месте пребывания и моем статусе в Швеции, они независимо от сведений, сообщаемым мною моим родственникам в России, неизменно были в курсе всего происходящего со мной и Юлей в Швеции. Можно было бы предположить, что эти сведения сообщаются им людьми, осуществляющими наблюдение за нами, однако возникают некоторые вопросы относительно их осведомленности. Во-первых, стоит упомянуть тот факт, что далеко не все сведения мы сообщали вообще кому бы то ни было, но практически все о чем мы говорили с Юлей между собой в квартире становилось известным в России. Отсюда позволю себе сделать вывод о наличии следящей и звукозаписывающей аппаратуры в месте нашего пребывания. Во-вторых, о наличии у нас отрицательного решения по заявлению в России (в отличие от нас) знали уже 18 февраля 2010 года. К тому же в России почему-то знали практически обо всем, о чем мы сообщали и говорили с сотрудниками Migrationsverket. Природу своей осведомленности, извините, сообщить не могу, поскольку человек, сообщающий мне подобные сведения, и без того подвергается огромному риску. Могу лишь утверждать, что сведения эти абсолютно достоверны. В подтверждение можно указать тот факт, что люди, наблюдавшие за нами, сняли наблюдение уже 18-19 февраля 2010 года. Отсюда позволю себе сделать вывод, что у преследователей имеется источник достоверных сведений, находящийся непосредственно среди сотрудников Migrationsverket и имеющий доступ к нашему досье. Зная об их возможностях и политических и экономических связях, такая вещь не может считаться невозможной, а скорее является достоверной. И, в-третьих, появление имени Сергей вместо Юлий, по моему личному мнению, указывает о наличии возможностей и оказании влияния на принятие решения по нашему вопросу сотрудниками Migrationsverket. Если же давление на сотрудников было оказано, а они не сообщили об этом, то это может говорить только лишь о личной заинтересованности сотрудников в вынесении отрицательного решения по моему прошению.

Личность Юлия Рыбакова и в России, и в мире весьма известная и заметная. Стоит ради примера вспомнить его речь в суде Великобритании в защиту одного из одиозных чеченских полевых командиров Ахмета Закаева. В частности он сказал следующее: «Вы, англичане, не понимаете, что происходит в нашей стране. Вы живете на другой планете. В вашей правоохранительной системе насилие является исключением. В нашей же системе оно является правилом, и никто этому не удивляется. <...= Я выступаю с тяжелым сердцем потому, что я вынужден говорить страшные вещи о том, что происходит в моей стране. Я был бы очень рад, если бы я мог сказать, что в моей стране суд независим, что следствие корректно и беспристрастно, но как честный человек и как патриот я обязан говорить правду. Я думаю, что когда-нибудь, может быть, я доживу до того дня, когда я смогу выступить на стороне обвинения в подобном процессе и сказать, что в моей стране все в порядке, что в моей стране отменена смертная казнь, что пытки прекращены и что права человека у нас не нарушаются». (Сайт – «Охота на Закаева» (http://www.zakaev.ru/turnover/quotes/#21)) Хочу сказать, что Рыбаков знал, о чем он говорит, поскольку сам уже оказывал в этот момент давление и на следствие, и на суд, и можно сказать руководил судебным процессом против меня. К тому же стоит заметить, что Рыбаков в своей речи стремится не защитить человека, а высказывает сожаление о том, что не может выступать на стороне обвинения, поскольку представляя обвинение в моем процессе, ему это уже понравилось – решать судьбу человека не пачкая своих рук, а используя неповоротливость и закостенелость государственной карающей машины. Так ли вообще должен говорить человек, утверждающий, что он подвергался необоснованным гонениям со стороны властей. Но я не считаю себя вправе судить человека, несмотря даже на то, что он испытывает ко мне (непонятную для меня) личную ненависть. Вообще стоит обратить внимание, что весь процесс против меня был построен не для того, чтобы обвинить меня лично (хотя позже, начиная примерно с как раз 2003 года, он перешел на личности), а обвинить в моем лице правоохранительную систему России в моем лице в целом. Ни Юлия Рыбакова, ни его помощницу Екатерину Колесову, ни их коллегу Андрея Воронина не интересовал факт смерти Шумилина (потерпевшего по моему процессу). В каждом их выступлении говорится только лишь о «беспределе» со стороны милиции, дознания и следствия при разбирательстве по совершенным Шумилиным деяний, а не произошедшем в сквере. Их целью было, осудив меня, очернить всю правоохранительную систему в целом (достаточно указать название статьи, написанной Колесовой – «Правохоронительная система» («Новая Газета» - «Правохоронительная система» (http://www.novayagazeta.spb.ru/2006/26/7), там же – «Правохоронительная система-2» (http://www.novayagazeta.spb.ru/2008/78/5)) - за вторую часть, которой она получила журналистскую премию («Новая Газета» - «Поздравляем» (http://www.novayagazeta.spb.ru/2009/90/7)); вообще за время процесса Колесова получила три премии за клеветническую кампанию в средствах массовой информации против меня). Как указано в заключении Migrationsverket – не удивительно появление нескольких статей по моему процессу – замечу, что количество этих «нескольких» статей давно превысило тысячу публикаций (поисковый запрос в «Яндекс» по словам – Алексей Николев – 11 тысяч страниц (http://yandex.ru/yandsearch?text=алексей+николев&lr=21109); там же по словам – Николев милиционер – 1028 страниц (http://yandex.ru/yandsearch?text=николев+милиционер&lr=21109)), и все они были написаны сподвижниками Рыбакова, Колесовой и Воронина. Здесь речь идет не только о статьях в газетах подчиненных или принадлежащих этой «славной» кампании, но также и о передачах на радио и телевидении, в том числе и принадлежащих российскому правительству (радио – «Эхо Москвы», «Радио Свобода», Российская государственная радиовещательная компания; телевидение – телеканал «100», «НТВ», «5 канал», государственный телеканал «Россия», телеканал «Вести», «ОРТ» (ныне «Первый канал»)). Хочу обратить особое внимание на тот факт, что большинство СМИ имеют не городское значение, а общероссийское и транслируются или распространяются по всей территории России, а публикации в итернет-версиях, указанных СМИ, вообще общедоступны по всему миру и дублируются на многих языках мира. Поэтому говорить о наличии «нескольких» статей имеющих только городское значение не приходится – это была и есть организованная клеветническая травля меня и моей семьи в масс-медиа с использованием весьма больших средств и сил влияния.

Любая попытка представить процесс против меня в виде судебной ошибки должна отвергаться наличием клеветнической кампании в прессе и участием значительных политических сил, прямо влияющих на сам судебный процесс. Вполне достаточно упомянуть хотя бы пресс-конференцию, проведенную в информационном агентстве Росбалт Юлием Рыбаковым, Екатериной Колесовой, депутатом Законодательного собрания (далее ЗаКСа) Санкт-Петербурга Наталией Евдокимовой и специализированной коллегией адвокатов «Призывник» (занимающейся вопросами только освобождения от обязательного призыва для службы в рядах вооруженных сил РФ) под названием «Правозащитники против милицейского беспредела» (мероприятия ИА Росбалт (http://www.rosbalt.ru/2007/03/05/288034.html)), уже упомянутую серию статей Екатерины Колесовой «Правохоронительная система», ее же серию статей (опубликованную в газете, распространяемой только в местах лишения свободы) «Выстрел в спину» («Terra Incognita» август-сентябрь 2001 года (http://terraincognita.spb.ru/str10.htm), там же октябрь 2001 года (http://terraincognita.spb.ru/n2/vistrel2.htm)), статьи под общим названием «Осуждение экс-милиционера – заслуга общественного давления» (ИА Росбалт (http://www.rosbalt.ru/2007/10/08/420521.html)), статьи «Милиционер ждал не срок, а орден» («Новая Газета» №77, 2007 (http://www.novayagazeta.spb.ru/2007/77/5)), статьи «Легко отделался?» (интернет-газета «Фонтанка.Ру» (http://www.fontanka.ru/2007/10/04/098/)) (появились после вынесения второго приговора в 2007 году) и многие другие, появившиеся при обжаловании приговора в городском суде, при моем освобождении, рассмотрении прошения о реабилитации и не прекращающиеся даже сегодня. Никакого отношения к уголовному судопроизводству процесс против меня отношения не имел и не имеет, это была и есть чисто политическая интрига, которую разыгрывали вполне определенные политические силы (что можно еще, в конце концов, добавить к тому факту, что, будучи депутатом Государственной Думы РФ (далее ГД РФ), Юлий Рыбаков, начиная с момента возбуждения уголовного дела против меня вплоть до 2003 года, являлся в этом деле адвокатом потерпевшей стороны, то есть лицом прямо заинтересованным в определенном исходе дела, и это происходило несмотря на то, что согласно законам о депутатах ГД РФ, таковые депутаты не имеют права ни на какую деятельность кроме законотворческой или консультационной; эти же законы прямо запрещают участие депутатов в судебных процессах в качестве представителей одной из сторон либо в качестве адвоката либо юридического консультанта или поверенного). О факте его участия в качестве адвоката, видимо в результате недосмотра, сообщает даже пресса – «Новости Федерации» - 06.05.2002 (http://www.regions.ru/news/751805/).Об этом же может сказать и тот факт, что пересмотр дела смог состояться только лишь после вмешательства в процесс политического оппонента «потерпевшей» стороны – бывшего уполномоченного по правам человека в Санкт-Петербурге, ныне председателя комиссии по законотворчеству ЗаКСа Санкт-Петербурга, Игоря Михайлова. Какие цели преследовал Михайлов, вмешиваясь в этот процесс, мне достоверно не известно, но одно мне на данный момент известно абсолютно точно, что обо всем происходящем со мной и Юлей в Швеции известно не только Рыбакову, Колесовой и компания, но также и ему. Могу предположить о его заинтересованности в участии в Европейском Суде по правам человека по моей жалобе. Однако его высказывания относительно моего дела в СМИ и давление, которое он оказывал для того, чтобы получить доверенность для участия в Евросуде, послужили поводом для отзыва его доверенности из Евросуда. Отзыв был написан мною в марте 2010 года и у меня имеются опасения, что как только ему станет известно об этом факте, то он может предпринять какие-нибудь активные действия, могущие угрожать жизни и здоровью моему и моей семьи. Зная, что Migrationsverket, а также полиция Швеции не предпримут никаких действий для обеспечения нашей безопасности, считаю необходимым заранее информировать об этом вас, чтобы можно было хотя бы найти следы наших неожиданных неприятностей, например, нашего неожиданного группового самоубийства (не удивляйтесь и такое вполне возможно, можно вспомнить самоубийство беженцев в Англии).

Вообще, что касается ситуации, приведшей к появлению дела против меня – имеется множество непонятных и необъяснимых явлений и случаев. Во-первых, имеет смысл вспомнить тот день, когда мне пришлось применить оружие. Не затрагивая самих событий той ночи, перейдем сразу к утренним. Хотя и ночных странностей хватает – взять хотя бы появление специализированной машины «скорой помощи» в течение менее чем пяти минут после моего звонка дежурному, особенно, если учесть, что таких машин в городе всего тогда было пять, их подстанция (место ожидания вызова) находилась от меня более чем в 15-ти километрах (с учетом пустого города время прибытия с подстанции примерно 25-30 минут), а вызовов до этого ни в нашем районе, ни в соседних для них не было, и что они делали в это время в этом месте никем не объяснено. Рассматривая эту ситуацию необходимо иметь в виду, что время начала работы нашего чиновничьего аппарата примерно 11 часов утра (это в лучшем случае). Тем утром я прибыл в расположение батальона около 7 часов и сразу сел за написание рапорта, пока события в голове очень свежи и хорошо помнятся. Незадолго до 8 часов утра меня пригласили к телефону – в дежурную часть батальона звонила помощница депутата ГД РФ (не стоит слишком сильно удивляться) Екатерина Колесова, депутата зовут, естественно, ЮЛИЙ Рыбаков. Вот вам и начало странностей. Что так рано утром делает на рабочем месте депутат ГД РФ и его помощница? Откуда им известно о событиях в сквере? (Сводка происшествий за сутки поступает к заинтересованным лицам из ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области после согласования с руководством не ранее 13 часов). Кто им (депутату и помощнице) сообщил фамилии участников происшествия? Им были известны и моя фамилия, и фамилии отправленных в больницу, и фамилии людей, которых я задержал. Таких сведений в общей сводке не дается и до определенной поры такие сведения являются тайной следствия – это общепринятая практика. А они уже все знают и звонят уточнить подробности. Во-вторых, почему вышеназванную помощницу интересовали не подробности происшествия, а причины, побудившие меня поступить именно таким, а не иным способом, и также моя осведомленность о задержанных: кто такие, откуда прибыли, кем являются они сами и их родители, кто их родственники, и где родственники находятся в данный момент, их имена и адреса проживания. Не на последнем месте стоял вопрос могу ли я сообщить родственникам задержанных об их состоянии и месте пребывания. На этот вопрос я мог, естественно, дать только лишь отрицательный ответ, поскольку такие сведения не могли быть мне известны. Сведения о месте проживания задержанных таким образом негодяев, а также об их родственниках не могут быть известны задержавшему сотруднику милиции. Это общепринятая практика, необходимая для того, чтобы даже в теории исключить вероятность оказания какого-либо давления на родственников либо на самих задержанных со стороны задержавшего милиционера, применившего при задержании оружие. Именно таким образом я объяснял все этой помощнице, но в дальнейшем это все мне почему-то ставилось в вину, хотя адреса своего проживания потерпевшая сторона до последнего судебного заседания тщательно скрывала от меня, не называя их при проведении допросов. Появление третьей странности не является удивительной ни у одного разумного человека – именно (почему-то) к депутату ГД РФ ЮЛИЮ Рыбакову обратилась Шумилина, мать умершего задержанного. Правда, большой вопрос кто и к кому обратился. Об этом факте в самом уголовном деле постоянно изменяются сведения. Четыре раза в суде допрашивались мать Шумилина и проходившая свидетелем Екатерина Колесова и все четыре раза давались разные показания. Начиная с того, что Шумилина обратилась к депутату Юлию Рыбакову по настоянию матери второго «потерпевшего» Мачихина аж осенью 2001 года, заканчивая тем, что Шумилиной Рыбаков помог избавиться от милицейского конвоя у палаты ее сына, то есть в период с 10 по 16 июля того же года, и в этом случае обратилась она к нему сама. По моему разумению Рыбаков был прекрасно осведомлен обо всей ситуации и сам через свою помощницу Колесову связался с Шумилиной как раз в то время, пока ее сын находился в больничной койке. К этой же мысли приводит и четвертая «странность». Шумилина доставили в больницу в 06.05, 06.10 минут в отдел милиции поступила телефонограмма из этой больницы, подписанная врачом приемного отделения и, в которой был указан предварительный диагноз, установленный этим же врачом. В 06.15 данный врач начинает оформлять медицинскую карту больного, в которой указывает другой диагноз, который, с его же слов (показания имеются в уголовном деле), он проставил после коллегиального совещания с коллегами и начальником отделения нейрохирургии, который к слову прибыл в больницу как обычно в 10.00 утра. Этот же врач, профессор медицины доктор Верховский и провел операцию Шумилину, начало операции, указанное в протоколе этой операции, 12.05. То есть тяжелый больной, которому по состоянию его здоровья, должна была быть оказана НЕМЕДЛЕННАЯ медицинская помощь, просто лежал в приемном покое и ждал, когда же прибудет светила науки, чтобы провести операцию. Сам же светила умудрился одновременно спокойно спать в собственной постели дома и одновременно коллегиально выносить диагноз поступившему больному, который и был записан в его карте в 06.15. К слову сказать, в НИИ Скорой помощи им. Джанилидзе большое количество профессиональных специалистов, которые были способны провести оперативную помощь такому больному как Шумилин, но нет же, все спокойно в течение четырех(!) часов дожидались прибытия в больницу двух светил мирового(!) уровня для проведения этой операции – в ней участвовали два профессора доктора медицины. Зная каким образом оказывается в этой больнице медицинская помощь этот факт выглядит более чем странным. Эта больница славится тем, что в ней умудряются вытащить с того света любого пострадавшего, которые, правда, после лечения частенько умирают, но спасают в этой больнице ВСЕХ, лечить, правда, не умеют. И тут такая уникальная для них ситуация – никто не торопится спасать больного. Очень непонятно, если не учесть предварительную осведомленность господина Рыбакова и компании. Но на этом странности в больнице не закончились, а только начались. Абсолютно непонятно, куда и каким образом из медицинской карты исчезают рентгеновские снимки Шумилина, без которых невозможно определить уровень хирургического вмешательства, о том, что они в карте были, говорит опись документов прилагающаяся к карте. Также исчез и протокол, описывающий действия бригады реанимационной специализированной скорой помощи. Дифференцировка входного и выходного отверстия указана в медицинской карте как факт, на что в суде указал эксперт, выносивший заключение по причинам смерти Шумилина. Он также указал на тот момент, что отсутствуют необходимые описания характера ран, по которым и делается вывод о дифференцировке ран. Не слишком ли много ошибок стали делать в одном единственном случае врачи из больницы? До этого больного таких ПРОСТЕЙШИХ ошибок никто из них не допускал, и после этого они вдруг все исправились, а тут как затмение на них нашло, у второго «потерпевшего» таких проблем с медициной не оказалось, хотя он поступил следом за Шумилиным в ту же больницу и осматривался тем же персоналом. Далее начались совсем уж ужасные вещи. Лечащий врач Шумилина на суде подтвердил, что Шумилин мог бы выжить, если бы продолжал находиться под аппаратом ИВЛ (искусственной вентиляции легких) и кардиоводителем, но остался бы на всю оставшуюся жизнь парализованным инвалидом. И исходя из этого, становится непонятным тот факт, что за несколько часов до его смерти его отключают от ИВЛ, а затем и от кардиоводителя. Неудивительно, что после этого Шумилин умер, но никто не поинтересовался у врача – зачем и почему это было сделано, когда же я задал этот вопрос, то он был снят как некорректный и не имеющий отношения к рассматриваемому делу (еще бы, ведь по делу обвиняли меня, а не истинных виновников смерти Шумилина – его мать и врачей). В итоге в его смерти винили только меня. Ну и, в-пятых, само уголовное дело было заведено по настоянию и откровенного прямого давления Юлия Рыбакова на прокурора Московского района. Об этом открыто и без боязни заявлялось как в суде на допросах, так и в прессе. А в-шестых, можно указать и факт давления на свидетелей, которые пострадали от задержанных мною «потерпевших».

Всего этого перечисленного, по-моему, вполне достаточно, чтобы вопросов о судебном процессе больше не возникало – этот процесс носил и продолжает носить только политический характер и никакого отношения к уголовному судопроизводству не имеет.

В заключение моих злоключений (на данный момент времени, и только лишь) имеет смысл упомянуть и о вопросе реабилитации, в которой мне, несмотря на прямое нарушение законодательства, отказали. Причина, опять же, проста и носит политический характер. Цитата: «однако Николев требует полной реабилитации. Если суд пойдет ему навстречу, то получится, что он не совершал незаконных деяний, открыв огонь по безоружным не угрожавшим никому людям, тем самым нарушив закон «О милиции», что достоверно установлено судом» (ЗакС – Политическая жизнь Северо-Запада - http://www.zaks.ru/new/archive/view/52569). Прошу Вас обратить внимание на две фразы: 1) «он не совершал незаконных деяний» - то есть то, что судом установлено отсутствие состава преступления – это не указывает на отсутствие незаконных деяний; 2) «тем самым нарушив закон... что достоверно установлено судом» - судом установлено, что я не нарушал закон, но политики считают по другому (о праве на реабилитацию адресую к российскому уголовно-процессуальному кодексу – глава 18 ст.ст. 133-139). В связи с этим интересно высказывание одного из российских конгрессменов – Людмилы Нарусовой «Следственный комитет стал сейчас таким бесконтрольным монстром, где за взятки возбуждаются уголовные дела, а потом за взятки они же и прекращаются» (ИА Росбалт - http://video.rosbalt.ru/view_video.php?vid=3414). Следственный комитет возбуждает любые уголовные дела от преступлений небольшой тяжести до особо тяжких. Люди уже к сегодняшнему моменту затратившие по моему разумению огромные средства для осуществления моего преследования не будут останавливаться на полпути, а как видно со слов сенатора, проблем с возбуждением нового дела не возникнет – было бы желание, а этого у них с избытком, впрочем как и средств для достижения поставленной цели. Необходимо учитывать, что и партия «Яблоко», и «Союз Правых Сил» финансируются из одних и тех же источников. Можно назвать лишь несколько фамилий: опальный господин Березовский (является личным другом и соратником основателя «Яблока» - Явлинского, и даже принимал деятельное участие при образовании этой партии), не менее опальный господин Гусинский (друг господина Гозмана – председателя СПС), а также опальные господа Ходорковский и Лебедев, и многие, многие другие далеко не бедные и не последние на политическом олимпе России господа.

Migrationsverket настойчиво интересовался вопросом, что меня ждет по возвращении в Россию. Я отвечал – смерть, или в крайнем случае сфабрикуют новое дело (или переиначат старое), далее арест, пытки и только тогда смерть. Такой ответ они посчитали надуманным – ведь в законах России прописано, что так делать нельзя. По поводу соблюдения законов, по-моему, еще раз говорить не стоит, а насчет надуманности – снова призываю Вас прочитать слова сенатора. К тому же мне как транссексуалу в российской тюрьме можно ждать только пытки и смерть. Попав в тюрьму дважды, я дважды скрыл факт своего транссексуализма (прошу не путать с трансвестизмом; транссексуал – человек, ощущающий себя родившимся в теле не того пола и мечтающий и стремящийся этот пол сменить хирургическим путем на противоположный, трансвестит – человек получающий сексуальное наслаждение от переодевания в одежду противоположного пола; я – не трансвестит). Нынче в местах, где я отбывал незаслуженное наказание, уже известно об этой моей проблеме. Для людей находящихся там (далеко не самых лучших и образованных людей России) любое отклонение от нормы означает только одно – человек этот гомосексуалист (или как выражаются там «пидор» или «гомик»). Такой человек, если он скрыл подобные факты от сокамерников и солагерников, по их мнению и неписанным законам российских заключенных, заслуживает лишь одно – групповое изнасилование всеми кого он ввел в заблуждение и последующую смерть от рук тех же людей. Цитата: «Би- или гомосексуал будет растерзан, если он в самом начале, в первые минуты пребывания в камере, не признается в этом публично, а об этом станет известно позже... по понятиям (понятия – это неписанный закон заключенных, примечание мое А. Н.), даже прикоснувшийся рукой к такому, сам переходит в касту петухов, которых касаться можно только членом, а бить только ногами» («Все о жизни в тюрьме» - авторские материалы Виталия Лозовского - http://www.tyurem.net/mytext/how/009.htm). Поэтому считаю выводы сотрудников Migrationsverket надуманными и не соответствующими существующей реальности.

Исходя из всего вышеуказанного, прошу Суд отменить и аннулировать заключение Migrarionsverket от 17 февраля 2010 года и признать меня и мою жену имеющими право на убежище и защиту. При рассмотрении указанного заявления, прошу суд учитывать тот факт, что фактически я являюсь женщиной, а наша семья – это гомосексуальный семейный союз.

S*** den ____________________

Alexey Nikolev

Надеемся, что наш сайт будет для Вас более полезен, чем может показаться на первый взгляд